W e ' r e t r y i n g s o h a r d ,
W e ' r e d y i n g i n v a i n .
×××
Ежедневный медицинский осмотр и монотонный голос доктора, записывающий все происходящее на диктофон. Кажется, он каждый вечер перед сном воспроизводит эти записи, капая слюной от того, какой он умный и как здорово звучит его голос.
Джек ненавидит его голос.
Джек ненавидит Яна Сушонга.
Ян Сушонг ничего не чувствует к Джеку.
Он только прижимает головку стетоскопа к его груди, прослушивая тоны годовалого, но слишком развитого сердца и снова разговаривает с звукозаписывающим устройством.
Джеку хочется пройтись молотком по всем катушкам этого механизма.
- Папа Сушонг, холодно.
Грохот сорвавшейся с петель двери не позволяет мужчине что-либо ответить или даже ударить без разрешения открывшего рот ребенка. Словно вихрь некто проносится мимо медицинского стола из ледяной стали, на котором сидит щуплый мальчишка.
Джек не шевелиться, стараясь не привлекать к себе внимания. Он молчит - кажется, даже не дышит, глядя на потасовку изумленными и немного ликующими глазами. Наконец, этот ублюдок получит по заслугам.
Лучше не слезать со стола. Не попадать под горячую руку.
Улыбка сползает с лица Джека, когда незнакомец медленно поворачивает голову в его сторону. Взгляд размытый, будто не способный зацепиться за что-либо в этой комнате. Бешеный, будто смотришь на обезумевшего зверя. Грустный, потому что этот человек пришел сюда не просто так.
Сюда никто не приходит просто так. Джек знает это, хотя никого, кроме папы Сушонга и фроляйн Тененбаум никогда не встречает. Этот мужчина первый - и, скорее всего, последний, кого мальчик еще хоть раз увидит в этой жизни. Он так думает, потому что на просьбы показать что-то снаружи Сушонг только закатывает глаза.
Доктор в одно мгновение оказывается на полу с разбитым носом. Его маленькие узкие глаза хаотично осматривают помещение на предмет того, что поможет ему подняться, а помогают ему чужие руки, цепляющиеся за воротник его идеально выглаженного халата и отрывающие его задницу от кафеля.
- Сучонг ничего не знать про каких-то девочка, - театрально удивленно отвечает доктор, намеренно искажая свою речь - уж Джек точно знает, что при желании этот ублюдок может говорить почти на чистом английском. Он отворачивается от сунутой в нос фотографии, пытаясь оттолкнуть от себя нападавшего. Тщетно.
У этого человека всегда наготове запасной план. И сейчас этот план наблюдал за происходящим со стороны.
- Будь так любезен, - прохрипел Ян Сушонг, глотая кровавые сопли и расплываясь в хищном оскале. – Убей его.
Щелчок.
Джек неторопливо сполз со стола, взял из лотка с инструментами острые хирургические ножницы. Холод металла обжег нежную кожу ладоней, но мальчик не отдернул руки, напротив, перехватил оружие поудобнее и воткнул его незнакомцу в плечо по самую рукоять.
Брызнула кровь.
Он должен убить, так сказал папа Сушонг. Ублюдок, который ненавидит детей.
Мальчик готов заплакать, потому что не хочет этого делать, но приказ есть приказ. И не просто готов – слезы уже текут из его глаз, мальчику страшно, и единственное, чего он в тот момент хочет – это спрятаться под столом, чтобы на него никто не смотрел и чтобы его никто никогда не видел.
Но вместо этого ребенок берет со стола следующее оружие – им оказывается маленький ножик на длинной ручке, который Сушонг называл скальпелем. Джек знал, что эта штука очень острая – он не раз видел, как лезвие делает на коже разрезы, превращая человека в открытые двери в собственный внутренний мир, который, вопреки книжкам, выглядел ужасающе. И вонял.
Джек не успевает лишить мужчину глаза.
Крепкие руки сжали его худые очень хрупкие на вид запястья, не позволяя завершить начатое. Цепи, набитые жестокой рукой на белой коже еще тогда младенца, превратились в настоящие кандалы, сковавшие движения его рук. Мальчишка перестал сучить руками, пытаясь воткнуть в незнакомца скальпель, тощие пальцы выпустили инструмент – и тот со звоном ударился о холодный кафельный пол.
Щелчок.
Всхлипы душат его, Джек не замечает даже, как снова оказывается на столе, просто закрывает ладонями лицо – только худые угловатые плечи подрагивают от рвущихся наружу слез. Как в тот раз, когда его пальцы сжали в руках маленькую голову щенка. Он визжал, Багги визжал, умоляя Джека не делать то, что говорит ему Сушонг. Но Джек не мог. Он сломал своей собаке шею, потому что был любезен.
И сейчас ему глубоко плевать на то, что из затылка узкоглазого сейчас стекает кровь. Ему глубоко плевать, что этот больной ублюдок готов протянуть ноги в любой момент. Хотя нет, ему не плевать. Джек хочет поднять скальпель и загнать его в глотку азиата – так глубоко, что ни проглотить, ни сплюнуть Ян Сушонг его не сможет.
В нос мальчику утыкается фотокарточка – мятая, истертая, заляпанная чем-то послянистым, с пятнами, от которых явственно воняет спиртом. Первым делом Джек смотрит не на белокурую девочку с открытым взглядом, а на куклу. Джек тоже любил игрушки, только папа Сушонг терпеть не мог, когда находил в его комнате машинки и мячи. Их приносила женщина, без слов вручала Джеку новую игрушку – или книжку – и снова исчезала в дверном проеме. Джек слышал только, как она вздыхает за дверью – полной грудью, словно что-то душило ее, пока она находилась рядом с ребенком.
- Салли, - тихо произносит Джек, читая имя на фотографии. Он никогда не встречал ее здесь. Здесь был только его дом – четыре стены и нарисованное окно с солнышком в его комнате. Но Сушонг говорил что-то про девочек Тененбаум, что они ему надоели, и о том, как он хочет запереть где-нибудь подальше.
Мальчик оторвал взгляд от фотографии и уставился на мужчину, волос которого уже коснулась первая седина. Его лицо выглядело измученным, раньше времени постаревшим. В глазах плескался не только весь выпитый им алкоголь, но и тоска. Он сам будто оказался запертым в темнице без света. Джеку захотелось что-то ему подарить и он не придумал ничего лучше, как сползти со стола и повести незнакомца за руку в сторону своей комнаты.
Даст ему паровоз из конструктора. Точно. Хорошая идея.