Первая попытка провалилась с треском. С заявлением Дэвида просто-напросто поперли из кабинета со словами «Иди отсюда, мальчик». А именно мальчиком считали здесь тридцатитрехлетнего санитара, по комплекции похожего скорее на нескладного десятиклассника из-за низкого роста и плотного телосложения. Полным Дэвида не считали, веса прибавляла выработанная десятилетним стажем в роли санитара мускулатура нежели любовь что-нибудь пожевать. Последним Аннапурна, кстати говоря, не страдал, напротив, ел мало и строго по расписанию, как и воспитали его родители.

Через некоторое время в клинике произошли крупные изменения. Давно ходили слухи, что у «Маунт-Мэссив» дела были хуже некуда, но когда на смену действующей власти пришли сами сотрудники корпорции «Меркоф», долгое время считавшиеся обыкновенными спонсорами, до санитара начало доходить, что компания просто подминала лечебницу под себя. Вопрос зачем им это было нужно оставался открытым.
Дэвид собирался с духом еще около месяца и, наконец, настал тот день, когда он взял волю в кулак и отправился лично к новому начальству. Во второй раз Аннапурна шел уже с заранее подготовленной речью о том, что не желает больше работать здесь ни секунды и что не уйдет из кабинета, пока его прошение о переводе в другую клинику не утвердят.

Из кабинета Ричарда Трагера Аннапурна вышел – вернее, его вышли – бурча под нос совсем нехристианские ругательства. Эта слащавая неприкрыто уничижительная улыбочка, которой его одарил исполнительный директор Меркоф, плотно засела в его голове, Дэвид невольно поморщился, вспомнив ее. «Мы рассмотрим ваше заявление в кратчайшие сроки, дружище», - заверил его Трагер, похлопав по плечу, и санитара от этого прикосновения даже передернуло. «Я тебе не дружище», - хотел заявить он в ответ, но сдержался, все-таки в таких вопросах главное – это не перегнуть палку. Но все-таки перегнул, в связи с чем его и вытряхнули из кабинета, как бродячего кота из коробки.
Поправляя форму, которая успела уже порядком осточертеть (от одного только вида медицинского костюма выворачивало), Дэвид бросил недовольный взгляд в сторону кабинета Трагера и удалился, сопя и кряхтя. И дураку было понятно, что этот человек за дверью сейчас сжигает прошение с помощью зажигалки или делает с бумагой что похуже. Дураку было понятно, что нужно действовать решительнее и наглее: в Меркоф не пошевеляться, пока не запахнет жаренным.

Что Дэвид и собирался устроить этим же вечером после того, как они с еще одним новеньким санитаром приведут в порядок бывшую палату Говарда Хелмса.
- Привет, извини, что опоздал. Будем знакомы, - санитар постарался выжать из себя приветливую улыбку – вышла уставшая, если не сказать измученная – и протянул руку уже ожидающему его коллеге. – Дэвид.
Аннапурна оглядел помещение с некоторой тоской во взгляде. Говард страдал астенической психопатией, нуждался в заботе и внимании больше, чем кто-либо еще в этой клинике. Когда Дэвид покидал его палату, Хелмс закатывал истерики и приходилось колоть ему бензодиазепины, чтобы хоть как-то успокоить. Больше его здесь нет, он стал «жертвой перевода», как санитар называл про себя тех, кто больше никогда не выйдут с нижних этажей лечебницы.

- Кхм... я, конечно, ничего не имею против курящих, сам такой, но не мог бы ты не делать это в палате, которую нам же потом и придется проветривать? Или хотя бы курить прямо в окно? – попросил мужчина, натягивая на руки резиновые перчатки.

Каждый день я начинаю со слов «Дорогой дневник», но никогда не перечитываю написанное. Мне страшно перелистывать страницу назад, кажется, что так я столкнусь с собственными страхами лицом к лицу, поэтому надеюсь, что никому не придется столкнуться с моей жизнью, которую я выплеснул в эту тетрадь.
Чернилам все равно, но день сегодня солнечный и теплый. Может, мне так кажется из-за таблеток, которые мне принесли после обеда, может, через час слабая эйфория пройдет и внутри опять останется только холод и чернота. Очень страшно оставаться одному. Хорошо, что Тайлер никогда не отходит от меня, не знаю, что бы делал, если бы его не было рядом.
Почему они не дают мне таблетки, которые не дают спать? Почему они заставляют меня видеть эти кошмары ночь от ночи? Я измотан душевно и физически, и с сегодняшнего дня решил, что больше не сомкну глаз, даже если придется сойти с ума.
Сегодня мне приснилось мертвое тело Мелани в маминой ванне. Нормально считать труп красивым? Потому что Мелани была красивой. Я любил ее и до сих пор люблю, она самый близкий для меня человек после Тайлера и мамы. Была. Я смотрел на ее тело и плакал. Подушка снова была мокрой, а когда я проснулся, в коридоре стоял гам. Тайлер сказал, это потому что я кричал.
Я больше не хочу видеть свои руки, не хочу смотреть на этот пистолет. Я просто хочу своих таблеток – и больше никогда не спать. Не многого прошу, черт побери. НЕУЖЕЛИ ТАК ТРУДНО ПРЕКРАТИТЬ ЭТО ДЕРЬМО? Горсть каких-то капсул – и конец. Веревка петлей – и все. Выстрел из пушки себе в рот – а потом кто-то другой будет оттирать мои мозги со стены. Это будет уже не моя проблема.
Я хочу, чтобы все закончилось.

Тревор нехотя вышел из своей зоны комфорта и оторвал взгляд от жирной точки в конце предложения. Глаза медленно поднялись по сутулой фигурой стоящего перед ним человека в изношенной одежде пациента и с опаской, которая исходила, по мнению Тайлера, от любого человека, уставился ему в лицо.
Без разговора - внятного, а не бессмысленного мычания - мужчина вцепился пальцами в край дневника и резко потянул на себя. Треск бумаги заставил Ларсена разжать пальцы, и вот - летопись четырех последних лет оказывается в руках незнакомца, такая же беззащитная, как и сам Тревор.
Почему даже если сесть в стороне ото всех, в самом дальнем углу площадки, чтобы никому не мешать, все равно найдется тот, кому не понравится тихий и никого не трогающий подросток? Тревор не интересовался именем человека, который вырвал у него из рук тетрадь и с улюлюканьем начал листать страницы. Тревор испытал отвратительное чувство, после которого захотелось принять душ: чьи-то грубые руки далеко не бережно щупали его жизнь от первой до последней страницы.
- Положи на место, пока я тебе зубы не пересчитал, говно. Тайлер. Тебе еще раз повторить, ублюдок? Не надо. Верни тетрадь, я сказал.
Четыре или пять вставленных страниц выпали из рук неотесанного глупого пациента, и он тут же прошелся по ним своими вонючими ногами, а после выкинул ненужную книжку с размашистыми надписями "САМОУБЙСТВО" куда-то в сторону - за ограду. Тревор честно пытался остановить своего друга, но тот был уже достаточно зол, чтобы сразу замахнуться и выбить несколько зубов

Борджиа.

Семья, получившая в Риме власти больше, чем кто-либо. Семья, обладающая авторитетом и умением пленять людской разум деньгами и страхом. Семья, ставшая главным противником Ордена ассасинов в Италии. Семья, заслуживающая смерти, но по вине ассасина не получившая ее.

Борджиа.

Дворянский род, чье имя на слуху у каждого. Каждый второй - отъявленный негодяй, со смертью которого мир должен стать чуточку лучшего, но Борджиа слишком подобны гидре: отрубишь одну голову - из нее вырастают две.

Борджиа.

Если течение времени когда-нибудь и смоет со страниц истории Италии это имя и этот позор, то случится это нескоро. И пусть произошедшее очернило ассасина как в глазах жителей, так и среди товарищей, но в душе он знает, что в кой-то веки поступил действительно правильно. Что бы ни говорил Макиавелли, убийство Испанца не могло решить проблем, она лишь прибавила бы новые. Влияние Борджиа с появлением на арене сына Родриго лишь усилилось, но Чезаре все еще контролировался знакомым врагом. Что могло случиться, не пощади Эцио тогда Римского Папу, никто не знал.

Альтаир не хотел бы, чтобы его "пророк" поддавался желанию отомстить за своих родных.

Вот он, Эцио Аудиторе да Фиренце. Когда-то юнец, не задумывающийся о своем будущем, живущий одним днем и наивно доверяющий людям, а теперь в глазах итальянского народа убийца, вор и враг государства, он балансирует на деревянном выступе Санта Мария Маджоре, оглядывая окрестности. Под ним распростерся целый город... нет, целая цивилизация: затравленная, напуганная и сама того не понимающая, но жаждущая спасения цивилизация. Эцио разбирали сомнения: а сможет ли он что-либо сделать? Сможет ли он хоть как-то приблизить тот день, когда Рим и вся страна окажется свободным от влияния тамплиеров? Сомнениям нет места, он должен это сделать.

И имя. Дезмонд. Семь простых букв не выходят из его головы с тех самых пор, как он повстречал Минерву. Кто он? Какую цель преследует? Что значило то сообщение, переданное ему богиней? Столько вопросов – и ни одного ответа.

Эцио расправляет руки подобно крыльям орла и делает шаг в пропасть. Свист ветра в ушах изгоняет страх перед падением, а закрытые глаза заставляют ощущать полет каждой клеточкой тела. Прыжок веры, так называют этот полет ассасины. Едва ли так кстати подставленная тележка с листвой смягчает приземление: боль в ушибленных мышцах почти невыносима, но Аудиторе научился ее терпеть, а потому, убедившись, что остался незамеченным, вынырнул из укрытия.

Когда твое лицо висит на каждой стене Рима, когда каждый второй глашатай выкрикивает твое имя, называя тебя предателем, очень сложно оставаться незаметным даже в толпе. Аудиторе слышит за своей спиной шепот: «Это же он» и в то же мгновение скрывается в переулке, зная, что секунда промедления привлечет внимание стражи. В тени терновника он уверенно карабкается вверх и замирает на балконе, чтобы прислушаться к шуму улиц. Он слышит, как за углом сетует на плохой доход портной, как сплетничают юные девы на другой стороне улицы, а еще его слух улавливает звуки схватки, совсем близко. Заинтересованный происходящим, Эцио спрыгивает на карниз и наклоняется, чтобы оценить ситуацию.

Шесть стражников, убегающий мальчишка и приятного вида незнакомка, решившая вступить в драку с тяжеловооруженными воинами.

Ассасин - это тень смерти, и сейчас она в последний скрыла солнце для одного из приспешников Борджиа, настигнув того в прыжке, словно проливной дождь. Остальные не успели даже понять, что произошло, когда тело соратника, орошающее зеленую траву кровью из пронзенной точным ударом шеи, рухнуло к их ногам.

- Эй, stronza! Отойди от этой девушки, - скрещенные мечи и звон металла; от тяжелого пинка стражник теряет равновесие и упирается спиной в каменную стену в углу, где его и настигает голодный до крови скрытый клинок ассасина. Свист рассекаемого воздуха - и Эцио пригибается к земле, а над его головой проносится шестопер, грубое тяжелое орудие для столь деликатной битвы - эта ошибка стоит очередному солдату жизни, когда меч Эцио входит между пластинами доспеха прямо в брюхо - будто теплый нож в масло.

Эдди замер. Он не любил, когда на него поднимали голос. Более того, он этого физически не переносил. Казалось бы, сейчас он возьмет и убьет невесту, вцепившуюся в руль, будто в спасательный круг, но нет, он притих совсем, уставился взглядом в свои колени и сгорбился еще сильнее.

Когда на него орал отец, Эдди мечтал о том, чтобы провалиться сквозь землю и найти там укрытие от тяжелой руки, но в этой жизни не бывает так, чтобы желание одного маленького мальчика сбывалось по мановению руки. Со временем глупая мечта сменилась на более реалистичную: стать невидимым или хотя бы бесшумным – ступать мягко, как кошка, и чтобы шорох его шагов сошел на нет, так, чтобы папа не замечал ребенка, когда тот возвращался из школы или даже тихо перемещался по собственной комнате.

Глускин закрыл уши руками и сделал несколько глубоких вдохов, отгоняя, конечно же, совершенно незнакомое наваждение. В его семье все было хорошо, даже идеально, а образ, возникший в тот момент перед его глазами – не более чем выдумка. Сущий вымысел, который ему пытались вбить в голову врачи.

И все же, почему Человека внизу пробило на дрожь, когда его дорогая на него рявкнула?

- Хорошо, - сухо ответил Жених, скосив взгляд на невесту. – Видимо, я перегнул палку, дорогая. Я просто хотел, чтобы ты знала, насколько сильно я тебя люблю.

Остаток пути до города мужчина молчал, и это давалось ему очень нелегко. Разве что, если быть откровенным, то один раз, когда за окном начали появляться едва знакомые строения, он все же подал голос:

- Интересно, как там мой дом? – вопрос в никуда прозвучал немного тоскливо, с тонкой ноткой ностальгии по давно ушедшим временам. Эдди едва помнил то место, куда в детстве вовсе не торопился возвращаться. Или, напротив, мчался со всех ног, чтобы обнять любимую маму, увлеченно ухаживающую за цветочной клумбой. Да, постепенно в памяти всплывали и нежный пастельный цвет фасада, и тюль, похожая на окантовку шлейфа от свадебного платья, и аккуратный дворик, о котором заботилась матушка Эдди.

Мимо проносились деревья, небольшие административные здания, которые мало чем отличались от старых городских построек, автомобиль постепенно приближался к жилому району пригорода: дети, гоняющие на велосипедах или играющие в футбол, женщины, делящиеся городскими сплетнями, мужчины, выгуливающие своих собак - настолько обыкновенные явления, что удивляться не приходится.

И только пустующий дом на отшибе казался вымершим и безжизненным.

Вместо нежного цвета – потрескавшиеся от времени облицовка. Рассыпающаяся черепица. Вместо ажурных занавесок - покрывшиеся толстым слоем пыли оконные стекла.  Вместо цветочной клумбы – сухая земля с дохлыми червями.

Фасад, украшенный размашистыми надписями вроде «Гори в аду, убийца», «Проваливай, ублюдок» и «Fuck you».

И крыльцо, возле которого одиноко стоял вбитый колышек с деревянной табличкой «FOR SALE».

Если бы еще несколько месяцев назад Ризу пришлось выбирать между компанией малонезнакомых мошенниц и безумцем, желающим заполучить мертвое тело гиперионца в качестве трофея, выбор пал бы точно не на последнего. Отмотайте еще несколько месяцев и увидите, что парень отдал бы душу, чтобы хотя бы постоять рядом с человеком, которым восхищался и которого боготворил.
Идиот.
Любое решение имеет последствия. Говорят, что даже такая мелочь, как взмах крыла бабочки, может, в конце концов, стать причиной тайфуна на другом конце света. И вот теперь, с сожалением глядя на вырванный с корнем ЭХО-глаз, Риз осознавал, насколько круто изменил его жизнь однажды сделанный неправильный выбор.
Он просто выбрал НЕ Джека. А вы о чем подумали? О том, что Риз жалел о годах, когда шел по тропинке Красавчика, не заботясь о чувствах и мыслях окружающих? Нет. Он избавился от своего идола, выбросил его, как ненужный мусор, не задумываясь о том, а что же у него останется в итоге. Друзья, бросившие его на разваливающейся станции Гелиос? Пандора, населенная психопатами, только и жаждущими запечь твои глаза в духовке?

Глупая ирония. Он предал человека – голограмму человека – который был ему ближе всех, понадеявшись на тех, кого знал куда меньше месяца, и в результате эти люди кинули его так же, как он – своего кумира. Понимание произошедшего пришло только когда парень открыл глаза на бетонной плите, сжимая в ладони линзу ЭХО-глаза. Зачем он сделал это? Или все-таки поступил правильно? Стоило ли позволить своему заклятому другу завладеть телом или разбить остатки его ИИ в линзе стало бы лучшим исходом? Риз хватался за голову от обгладывающих его изнутри червей сомнения. Да, Джек собирался убить его, сделав из своего «особенного мальчишки» свою же прекрасную копию, но ведь можно было достучаться до остатков разума этого искусственного интеллекта, а не отворачиваться сразу, бросая в пустоту.
«Ты слишком много думаешь, Рисси», - парень даже вздрогнул, не сразу поняв, что знакомый голос доносился из его воспоминаний, а не звучал над самым ухом.

- Черт. Ты становишься параноиком, dude.

Риз понятия не имел, сколько дней-неделей-месяцев прошло после того, как он убедил себя в том, что с Джеком покончено раз и навсегда, считал, что мог вздохнуть свободно и заняться собственным продвижением к успеху, только вот теперь, глядя на лежащее на столе воссозданное тело своего БОГА бывшего начальника, Риз осознал, в какое фуфло он заставлял себя верить.
Он не сможет подняться по лестнице к власти, престижу и уважению, пока на его дороге стоят предатели и лжецы.
И поэтому, чтобы раз и навсегда расправиться с недругами, ему необходимо вернуть к жизни свой персональный ночной кошмар.

Риз обвел взглядом убранство офиса Джека, восседая на слегка обгоревшем, но залатанном кресле бывшего президента Гипериона, и, кажется, сделал первый вдох за последнюю минуту - он так переживал из-за предстоящего ему "приключения", что дышал через раз.
Взгляд остановился на стеллаже с трофеями.
«Нет-нет-нет, работа руками – это не про меня», - говорил ему Джек, с удовольствием расслабляясь в своем великолепном троне. Почему Риз всегда вспоминал об этом разговоре, самостоятельно перетаскивая предметы интерьера из разрушенного кабинета в столь же большое помещение бывшего офиса Атласа?
Ты псих, Риз. Кто как не полный безумец станет воссоздавать офис своего лучшего врага, чтобы поселиться в нем?
- Да. Я псих. Я сошел с ума, - нервно посмеялся Риз, резко вскакивая с трона и пересекая кабинет буквально в несколько шагов. - Сейчас я верну к жизни свою собственную смерть. Я псих.

Дернул за портьеру, скрывающую за собой дверь в небольшую каморку, которая по праву должна считаться настоящим кабинетом нового владельца Атласа. Открыл дверь, делая решительный шаг за порог.
- Медлить больше нельзя, иначе я действительно свихнусь. А с кем я сейчас разговариваю? Черт, это уже симптом.
Каморка обклеена плакатами. Новыми, не теми, что Риз как зеницу ока хранил на Гелиосе - все, что он собрал с обломков былой империи Гиперион, теперь красовалось на стенах небольшого личного помещения Атласа, которое kiddo называл "Зал славы Риза".
Славил он только свои ошибки, о которых плакаты и напоминали.
В центре, в окружении массы продвинутых компьютеров на широком столе лежала точная копия тела Красавчика Джека, сделанная из миллиарда, если не больше, мелких деталей ювелирной работы. Создать андроида - это самая легкая часть работы. Создать из него Гиперионский Ужас, используя натуральные материалы вроде человеческой кожи, волос, ногтей и зубов, - вот, что заставляло Риза биться в истерике и держать при себе на всякий случай ведро для... лучше вам не знать, для чего.

Последний вздох.
- Компьютер. Загрузить искусственный интеллект.

На Пандоре когда-то существовала такая примета, что, если вас хоть раз в жизни кусал ракк, то это в дальнейшем принесет вам недюжинную удачу.
Конечно, только в том случае, если вы после этого выжили.

Следуя этой логике, Тимоти Лоуренс мог от всей души и во всеуслышание заявить, что стал самым большим счастливчиком на богом проклятой планете. Его конечности опухали и восстанавливались, ноги и плечи изнывали от усталости, раны воспалялись и не позволяли даже шелохнуться без искаженной гримасы боли.

Теперь, кое-как вырвавшись из капкана муравьев-пауков, в чьем логове незадачливый двойник, как оказалось, ночевал, Тимоти клял себя на чем свет стоит за собственный идиотизм. Давно пора было привыкнуть к тому, что Пандора – не то место, где можно спрятаться в пещере, сохранив при этом душевное равновесие и целостность организма.

Волдыри от укусов паука-сжигателя уже лопались от трения об одежду, а невыносимое жжение открытых рубцов сводило Тимоти с ума. Пробираясь сквозь заросли засохших от невыносимой жары веток, мужчина только и делал, что оглядывался по сторонам при звуке любого шороха за его спиной, будь то треск сухого дерева или порыв песчаного ветра. Плечо оттягивала тяжеловатая сумка с припасами – в основном боевыми, пищи наблюдать там не приходилось уже дня два, а оттого Тимми мучило просто огромное чувство голода. Маска неприятно прилипала к взмокшему от пота лицу, дышалось тяжело, но хоть респиратор не пропускал тяжелую пандорскую пыль в его воздухоносные пути.

Тимоти думал, что не доберется до укромного места до того, как погибнет от заражения крови. Мысль о такой жалкой смерти угнетала: потраченных впустую трех с лишним лет успешной игры в прятки с наемниками Гипериона уже не вернуть, но Лоуренс упорно продолжал цепляться за жизнь, будто кому-то до нее было дело. Ну, за исключением тех, кому заплатили за смерть джекова «заместителя».

Он думал уже просто рухнуть на землю и разреветься, как маленькому беззащитному ребенку, когда на склоне среди опасно нависших ветвей какого-то недоброжелательного плюща заметил грязный, покрывшийся дорожной пылью кара-вэн, судя по помятому виду расположившийся здесь уже давно.

Сквозь его нервный, почти истерический смех доносились всхлипы - слезы счастья брызнули из его глаз. «Господи, пусть там окажется еда, пожалуйста».
В Тимоти будто открылось второе дыхание. Подъем хоть и казался непреодолимым ввиду зарослей, но с попеременным успехом мужчина все-таки сумел добраться до цели и рухнуть на пол большого проржавевшего бронированного фургона.
Пища. Господи, пища. Какое-то мясное месиво, пахнущее, конечно, не гиперионским рагу, но вполне съедобно. Поклевав немного - после двухсуточного голода желудок не желал воспринимать большой объем еды - бывший двойник медленно стек по стенке кара-вэна на пол, обессиленный и морально раздавленный. В фургон не пролезет живность, а потому можно было вполне себе отдохнуть. В безопасности.

Риз только недавно успел полюбить турели.
Само собой, когда они тебя защищают, а не пытаются прикончить, проникаешься к стационарным пулеметам некоторой симпатией. Начинаешь обожать каждую деталь этой волшебной машины: корпуса, пружины, датчики движения – все то, что заставляет ощущать себя в безопасности даже во время творящейся вокруг кровавой бани.

Подключенный к камерам наблюдения, Риз почти лежал в кресле, тело его становилось скорее проводящим устройством, нежели сосудом для его мозга, и активно функционировать могла только механическая рука. Временные неудобства, ага. Парень еще не успел решить эту проблему, но, несмотря на то, что при погружении в сеть тело его оставалось практически бесконтрольным, расслабленным и, по сути, беззащитным, особого значения этому не придавалось. Течь по электрическим сетям Атласа подобно крови в венах доставляло ему удовольствие.

Происходящее сейчас в здании Ризу совсем не нравилось. За время, проведенное среди рабочих роботов, он успел отвыкнуть от обыкновенного человеческого присутствия, особенно враждебного – а громила с дробовиком в руках и винтовкой за плечом никаких других ассоциаций не вызывал. Пока атласовский владелец размышлял над тем, которую из боевых машин направить встретить незнакомца с должным, присущим больше Гипериону, чем Атласу, гостеприимством, мужчина подал голос.

- Боюсь... ха, - пробормотал под нос Риз, - ничего я не боюсь. Это он должен бояться. Придумал еще себе: президент Атласа его боится! – возмущение в голосе прерывалось нервными выдохами, пальцы механической руки отбивали по столу дробь.

В голову закрался крамольный вопрос: а как бы на его месте поступил Джек? Да что тут думать: необъятность садистских наклонностей Джека могла сравниться лишь с его любовью к самому себе, поэтому, без вопросов отправив на битву с гостем всю имеющуюся робоармию, психопат хохотал бы в громкую связь и наблюдал за тем, как в стороны летят искореженные металлические детали и человеческое мясо.
- Прости, Джек, не в этот раз, - фыркнул Риз, глядя на титановую шкатулку на своем столе.

Собравшись с мыслями, парень включил микрофон нажатием кнопки на правом подлокотнике кресла.
- Извините, но мы не продаем оружие на руки. Рекомендую обратиться в торговый автомат Маркуса, у него неплохие цены на нашу продукцию, и ему регулярно поступают новинки. Территория закрыта. Вы не могли бы ее покинуть, пока я не приказал турелям вас изрешетить? – в словах звучит поддельная, пропитанная гиперионским ядом вежливость – визитная карточка любого крутого босса, который хочет доказать свое влияние и  не желает прослыть безумной пандорской истеричкой. Чтобы показать свой авторитет, необходимо вести себя так, будто в твоем рукаве есть пара-тройка лишних тузов – это Риз уяснил для себя уже давно, еще когда Васкез обломал его с повышением. Но теперь у бывшего гиперионского айтишника в руках находилась реальная власть, реальные деньги и реальное оружие.

На высоте в пятьдесят футов все выглядело иначе, в частности люди внизу – они отсвечивали красноватым оттенком снайперского прицела и бегали из стороны в сторону в попытке осадить вышку. Тимоти осматривал окрестности только через винтовку, так земля казалась ближе, а сам двойник не чувствовал этого расстояния, разделяющего его с равниной. Хоть раз отстранившись от окуляра, Лоуренс уже не мог унять дрожь во всем теле. Глаза застилал страх, такой животный, инстинктивный, и с ним невозможно было бороться.
Но Тим все равно упрямо сжимал в руках снайперскую винтовку, потому что сейчас от этого зависела его жизнь.

Гром Якобса поражал с одного выстрела – при должном умении, конечно, но он действительно напрочь сносил голову. Эту винтовку Тимоти обнаружил брошенную в Бесплодных землях, когда вынужден был искать доктора Зеда, чтобы подлататься (кстати, не нашел, именно поэтому Тим и по сей день прихрамывал на правую ногу). Проржавевшая, но все еще очень красивая и мощная, она валялась в среди кучи какого-то мусора, а у Тима просто не оставалось выбора, подобрать или оставить лежать, когда на него напала стая скаггов.
Шесть зарядов, шесть винтовочных патронов в барабане – шесть трупов омерзительных до тошноты зверей.

Сорок пять патронов в запасе – и вся земля устлана трупами бандитов, что решили поживиться за гиперионский счет.
На каждой второй доске объявлений Тимоти Лоуренс видел пугающее словосочетание «убить двойника». Каждый второй с виду приличный человек кидался на него с ножом и получал пулю промеж глаз за мгновение до того, как острое лезвие входило в брюхо доппельгангера. Каждый второй – да что уж греха таить, каждый первый – человек, называющий себя другом, представлял куда большую опасность, чем незнакомцы с обыкновенным желанием заработать.

Пуля просвистела над ухом. Тимоти резко пригнулся, прижимаясь спиной к холодному камню гнезда, примерно высчитывая в голове, откуда был произведен выстрел. Кое-как собравшись с мыслями, двойник опустил взгляд на что-то маленькое и металлическое, наклонившись поближе, он поднял с пола отскочившую гильзу и пристально вгляделся в нее, безшибочно узнавая работу Владоф. На сердце резко похолодело от внезапного предположения.
Кажется, он определил личность убийцы, решившего сначала подразнить, а после и убить Двойника Джека.

Позиция, с которой собирался прострелить ему голову некто, оказалась пуста, зато искомый человек обнаружился уже внизу среди стаи обезумевших от жажды наживы бандитов, одни из которых рвались оторвать Тимоти ноги ради денег за заказ, а другие – ради собственного удовольствия.
Но это был он. Вильгельм, когда-то считавшийся другом, а теперь находившийся по другую сторону баррикад. Вильгельм, которого он бросил в период восстановления, не объяснившись и не попрощавшись. Вильгельм, которому, похоже, было поручено убрать слишком много знающего Тимоти Лоуренса, по документам давно мертвого.

Доппельгангер снова прижимается правым голубым глазом к прицелу грома, так плотно, что после перестрелки вокруг его века останется след. Красный крест пересекает лицо Вильгельма, давая возможность разглядеть его от и до: каждый седой волос, каждый шрам на его лице, каждую морщину, что разглаживались, когда громила в задумчивости выбирал себе оружие возле автомата Маркуса. Тимоти на автомате жмет спусковой крючок - и раздается выстрел, настолько громкий, что от этого звука где-то вдалеке взмыла в небо стая ракков.

Рядом с Вильгельмом на землю падает психопат с тамагавком.

- Классные дроны, - на рефлексе бормочет Тимоти, вставляя в винтовку новую партию патронов.

Сотня, нет, тысяча нулей и единиц сплеталась в сумбурный бинарный код, почти мгновенно расшифрованный непрерывно работающим ЭХО-глазом. Текст, высвечивающийся на искусственной роговице, представлял собой только лишь безумные озлобленные угрозы, от которых по спине бежали мурашки. Нет, в таком виде модуль, именуемый hJack69, не мог причинить серьезного вреда - разве что спалить все микросхемы небольшого портативного компьютера.
Себе же во вред.

И тем не менее, Риз испытывал раболепный ужас перед безошибочно оцифрованным сознанием Красавчика Джека или, как он сам любил себя называть, Гипериона. И то, что сейчас происходило на экране, только усиливало страх. Не пытаясь ничего предпринять, чтобы утихомирить демона, парень смотрел на происходящее, крепко сжимая механической рукой человеческую ладонь - та дрожала.
- П-поздравляю, Риз. Твой ноутбук одержим. Пора вызывать священника.
Единственное спасение в такой ситуации - смех. Нервный, неловкий, совершенно неадекватный происходящему смех. Если бы рядом с Ризом сейчас оказались Вон или Фиона с Сашей, они одарили бы своего товарища недоуменным взглядом, по которому становилось ясно, что ребята уже поставили парню диагноз. Неутешительный.

Аварийное отключение.
Перезагрузка.
Снова на экране светится рыжий - медовый - интерфейс Атласа, снова система запрашивает пароль, только вот Риз бьет по клавишам тщетно: вместо его нелепого - еще гиперионского - логина высвечивается семь символов и куда более длинный пароль - взломать такой сложно, но при должном желании и усилии Риз с этим справится.

- Привет, Джек, - не без удовольствия наблюдая беспомощные попытки модуля найти хоть одну лазейку в безупречной системе очень надежной клетки, поздоровался Риз. - Давно не виделись.
Парень ожидал увидеть на экране голубоватый, совершенно не гармонирующий с основной расцветкой Атласа, силуэт гиперионского короля, состоящий из тысячи мелких пикселей, услышать из динамиков ноутбука его голос со злобными агрессивными интонациями. Но даже спустя некоторое время ничего не произошло, в смысле, не изменилось. Вместо этого система продолжала выдавать сообщения об ошибках, а динамики разрывали соответствующим неприятным звуком.

Кулеры не справлялись, лопасти охлаждающей системы неистово бились о корпус, отчаянно завывали, выпуская горячий - обжигающий - воздух, монитор то и дело моргал, на рабочий стол сначала вылезала сотня, а то и больше, открытых окон, после чего они в одну секунду исчезали - все. Джек не переставал искать выход наружу, но над устройством была проделана просто огромная работа, чтобы даже такой гениальный инженер-программист, как Красавчик Джек, смог выбраться из тесноты модернизированной тюрьмы.

- Джек? Джек, ты меня слышишь?
Риз нервным машинальным движением пригладил свои волосы, больше демонстрируя робость, нежели непоколебимую уверенность в своих действиях. После вакханалии, еще полминуты назад творящейся на мониторе, ему стало откровенно не по себе.
Парень успевает подумать о том, что сделал только хуже, допустил ошибку в переносе кода с сохраненной линзы, заточил своего кумира в мире текста и цифр - без оболочки, без голоса, без окружения. Такой участи не пожелаешь и врагу.
Но тут моргает оранжевый индикатор включенной фронтальной камеры, и Риз понимает, чего ради Джек затеял представление.
Пальцы быстро стучат по кнопкам клавиатуры, набирая короткий текст и нажимая "Ввод".

- Хочешь поиграть, Джек? Поиграем.

- Я Тимоти, - отвечает ей двойник, терпеливо вынося удары дробовиком по респиратору. Нет, он не снимет маску. Слишком опасно демонстрировать свое лицо, когда каждый первый человек на Пандоре хочет засунуть это лицо в дробилку. Слишком глупо, слишком безрассудно, да и попросту невозможно: замок безнадежно заело. - Ты не могла бы... перестать? - Тим хватает еще теплый от явно недавних залпов ствол дробовика и отводит его в сторону, а затем поднимается, замечая, что незнакомка уступает ему место - делает шаг назад. - Спасибо.

Ноги ноют, а коленки дрожат. Лоуренс понятия не имеет, сколько проспал на полу чужого кара-вэна, но этого явно оказалось недостаточно, чтобы полноценно отдохнуть. Судя по тому, что в окна еще пробивается яркий солнечный свет, миновала максимум пара часов, не больше. Или целые сутки, что вряд ли.

Девушка задает ему вопрос, на который Тим не сразу находит, что ответить. Что он забыл на Пандоре, когда есть еще масса более-менее цивилизованных планет, где с успехом можно было скрыться? С переменным успехом, конечно. В центральных мирах он не смог бы прожить даже недели: лицо, пусть и частично скрытое маской с респиратором, никого не оставило бы равнодушным. В центральных мирах, там, где люди знают, что такое закон, доппельгангера сразу же приговорили бы к смертной казни, потому что весть о смерти Джека и предположения о том, что он все-таки выжил, ввергают население в панику.

Двойников истребляют направо и налево, даже не задумываясь о том, что не все пошли на эту работу по доброй воли.

- Я прячусь, - честно говорит Тим, понимая, что смысла врать нет. Он уже допустил ошибку, не проверив заранее степень заброшенности фургона. Теперь, что бы он ни ответил, судьба его зависела только от настроения хозяйки автомобиля, поэтому лучше быть честным. Честность - это всегда хорошо.